Импрессионизм в эпоху триумфального шествия науки в XIX веке

Между тем искусство импрессионистов действительно содержит в себе «приметы времени», но это обстоятельство определяет как раз не ограниченность, а мировое значение их творчества, ибо импрессионизм следует связывать не с тем, что было на поверхности, а с тем значительным, порою грандиозным, что противостояло плоскому прагматизму тогдашних позитивистских воззрений и что определяло действительную ценность эпохи.

Следует вспомнить, что если эмпирическое познание XIX века и отказывалось от якобы «всеохватывающих», устаревших систем, то именно тогда на основе громадного количества собранных и проанализированных фактов возникают обобщающие теории, которым суждено было на многие десятилетия предопределить развитие наук. В 60-х годах вырастает эволюционное учение Дарвина, в 1869 году Менделеев открывает периодический закон, в 70-80-х годах Больцман обосновывает свою термодинамическую концепцию.

Триумфальное шествие науки в XIX веке

Триумфальное шествие науки производило исключительное впечатление на умы. Впервые наука оказывала такое влияние на общественную идеологию. Многим современникам их эпоха казалась преддверием эры неких абсолютных открытий. Систематизация знаний представлялась прямым путем к разгадке всех «вечных» тайн. Таков был наивный оптимизм позитивистского мировоззрения.

Импрессионизм и наука в XIX веке

Однако он был характерен скорее для «публики» (поскольку и у науки есть своя публика), чем для ведущих умов. И если в научном мышлении второй половины XIX века возникает тенденция выйти за пределы какой-либо одной строго очерченной научной дисциплины к проблемам, носящим глобальный, мировоззренческий характер, то этот процесс шел через преодоление великих противоречий и прежде всего преодоление старого способа мышления, поскольку это был единственный путь к познанию новых законов. Ибо дальнейшее развитие «бесспорных» истин приносило необъяснимые сюрпризы.

Процесс познания начинал стремительно углубляться. «Светоч истины», который, казалось, был уже в руках, оборачивался блуждающим огоньком, заводившим в непролазную чащу. Почва у исследователей порою уходила из-под ног. Многое из того, что представлялось мелководьем, обретало неожиданную глубину, изобилующую подводными камнями. Величайшие открытия завоевывали право на жизнь, преодолевая непредвиденные затруднения.

Стройность периодической системы попала под угрозу, когда были открыты большие и малые периоды, которые на какое-то время поставили под вопрос само ее существование. Непогрешимость эволюционной теории Дарвина терпела ущерб со стороны закона наследственности и изменчивости, ее же собственного буйного и обделенного отпрыска, который со временем начал грозить гибелью породившей его системе.

И, конечно, далеко не всем теориям, родившимся в то время, как естественнонаучным, так в равной мере и экономическим, политическим, эстетическим суждено было выжить. Очень многие из них имели более частный характер, чем это представлялось в процессе их создания. Сфера применения тех или иных научных концепций сплошь и рядом оказывалась ограниченной. То, что годилось для частного, становилось непригодным для общего. Это общее порою шло вразрез с ранее известным, неоднократно проверенным и признанным за очевидное. Девятнадцатый век познавал на собственном опыте относительность очевидного.

Постепенный отход от очевидности в сторону умозрительности — одна из характерных черт гносеологического мышления той эпохи, которая шла на смену позитивизму.