Критика импрессионистов Вольфом и Гавардом

Вольф недалеко ушел от своей критики 1876 года, когда он сравнивал импрессионистов с умалишенными из Виль-Эврар, собиравшими на дороге камни и уверенными, что это бриллианты: «Хочу заметить, что я по доброй воле осмотрел эти вещи, среди которых, не считая нескольких интересных эскизов, увидел только полотна, не представляющие никакой ценности, работы сумасшедших, принимающих булыжники за драгоценные камни. Я исключаю Дега и Берту Моризо. Остальные не заслуживают того, чтобы их произведения осматривали и тем более обсуждали. Это поистине ничтожества с претензиями. Ни искусства, ни знаний, неописуемые по цвету пейзажи, фигуры без пропорций, вечно одна и та же бессмысленная мазня кистью.

Эти господа не меняются, им не от чего отказываться, ибо они ничего не почерпнули». И Кларети, который писал в «Le Temps» о выставке как об «аттракционе недели», тоже не пересмотрел своего мнения, создавшегося у него в 1876 году: «Импрессионисты открыли пятую выставку своей живописи. На ней имеются как отличные, так и бездарные вещи.

Отличные можно в такой же степени причислить к чистейшему импрессионизму, как плохие — к искусству. Первая категория показывает очень хорошую работу. Вторая — отвратительная, какую бы этикетку к ней ни прикрепить».

Отсутствие Ренуара, Моне и Сислея явилось поводом для различных толков в художественном мире Парижа. Полагали, что художники капитулировали перед официальной точкой зрения, что Общество художников вступило в стадию ликвидации, что импрессионизм как художественное явление пошел на убыль и т. д.

Некоторые из подобных предположений отражены в статье Гаварда, который сообщал: «Импрессионизм умирает. Его бывшие патриархи дезертируют: Клод Моне перешел в стан противника. Эта одаренная фаланга не находит больше приверженцев. Дега остался без учеников, Писсарро — без последователей». «Кто же тогда защищает традиции импрессионизма?» — спрашивает он и отвечает: «Мадемуазель Моризо. Она непоколебима и тверда. Мадемуазель Моризо была и остается импрессионистом, причем одаренным. Фигуры людей, едва намеченные ею на полотне, полны изящества и неоспоримой притягательной силы.

Они являются отличными «заготовками», как говорили живописцы прошлого века, писавшие пастелью, и при наличии таланта их без сомнения можно доработать и создать прекраснейшие картины, но пока это все только «заготовки». Мадемуазель Моризо может претендовать на честь и право нести знамя импрессионизма на улице Пирамид». По мнению Гаварда, рядом с ней стоят еще два художника, которых он понимал еще меньше: «Писсарро, всегда блуждающий в своих непонятных пейзажах» и «Гийомен, не менее запутанный и сбивающий с толку».