Первая выставка «общества художников» была не популярна

Когда Писсарро на двадцатый день после открытия выставки писал Дюре о ее большом успехе, он преувеличивал истинное положение дел, так же как это делали историки искусства более позднего времени, которые обычно изображали выставку как скандальное происшествие и полный провал. По существу, выставка не успела вызвать больших откликов ни в положительном, ни в отрицательном смысле.

Понимающей публики было очень мало. Еще до того, как прошло пол срока ее существования, правление начало обсуждать вопрос об устройстве ближайшей осенью новой выставки. Публика состояла главным образом из людей, случайно проходящих по бульвару и из любопытства поднимавшихся по лестнице, чтобы без особого внимания осмотреть выставку. Главная причина такой слабой заинтересованности заключалась в бездеятельности газетных критиков.

Если писатели из ближайшего окружения художников и многие другие помещали длинные опусы в своих газетах, большинство крупных, наиболее читаемых критиков.

Вялое отношение большой критики искусства в Париже обошли выставку молчанием. Поль Манц замолчал ее в «Le Temps», Поль де Сен-Виктор в «La Liberte», Лафенетр в «Le Moniteur universel», Гонзаг Прива в «LEvenement», Эно в «Le Constitutionnel» и Шомелен в «Le Bien public» Еще три крупные газеты «La Gazette de France», «Le National» и «Le Figaro» — тоже не проронили ни слова.

К. Моне. Поле маков. 1873

Все же в конце апреля в выставочных залах появился кое-кто из наиболее известных критиков: Кастаньяри, Гавард, Кларети и Кардон. Первый благосклонно осмотрел попытки молодых, а Анри Гавард даже почувствовал необходимость устно и письменно поддержать их «героический крестовый поход».

Двое других, наоборот, раздраженные, поспешили покинуть выставку и с ожесточением отвергли то, что увидели. Эмиль Кардон из «La Presse» грозил «бунтовщикам» кулаком, Кларети называл их выступление покушением на искусство. Арсен Уссей, известный писатель, издатель «L Artiste» и постоянный покровитель группы Моне, по всей вероятности, тоже посетил выставку. Он предпочел молчать и предоставил слово Мари-Амели Шартруль, этому скороспелому дарованию, сочинявшему глубокомысленные эссе в то время, когда ее сверстницы еще играли в куклы, и получившей теперь от Уссея право заниматься критикой.

При ее посредстве выставка была подробно прорецензирована в известнейшем художественном журнале того времени, стоявшем в одном ряду с «La Gazette des beaux-arts».

Молодая дама выступила под псевдонимом «Марк де Монтифо», в обычном для нее надменном и насмешливом тоне, проявив явную заинтересованность в радикальных художниках за исключением Сезанна, которому была дана пресловутая характеристика («сумасшедший, охваченный приступом белой горячки»).
Статья заканчивалась следующим пассажем:
«В творческом пути каждого художника имеется время исканий, когда чувства блуждают в темноте, в поисках и сопоставлениях. Возможно, через несколько лет можно будет проследить определенное единство у этой созревающей группы, которая сегодня стремится добиться ясности или, если хотите, принять достигнутое за истину, до которой они сами дошли своими экспериментами с палитрой в руках и карандашом в зубах».

С этими словами мог согласиться молодой гуманист, будущий профессор литературы Шарль Биго. Он являл собой пример тех теоретически ориентированных любителей искусства, руководствующихся современной эстетикой, которые, побывав на выставке, почувствовали непреодолимые трудности в понимании техники живописи Моне, Ренуара, Сислея и других. Биго рассказывает, что, не обнаружив какого-либо смысла в их работах, он занял выжидательную позицию, но сказал самому себе: «Это смелые люди, но если они считают, что предлагаемые ими попытки — последнее слово, то это их последнее слово еще не является окончательным. Нужно дать им завершить свое развитие. Возможно, гусеница превратится в бабочку».